Римская мораль стала определяться словами: "Ede, bibe, lude!" ("Ешь, пей, веселись!") Не перечесть, сколько изобретательности было употреблено в Риме на выдумку различных блюд, приправ и напитков! Гурман Апиций в период правления Августа стяжал себе славу в кругу римских обжор. Как глубоко он был однажды огорчен тем, что его соперник по искусству, некий Октавий, перекупил у него заморскую рыбу за 1200 денариев! Конец Апиция вполне достоин удивления всех истинных чревоугодников. Когда он пересчитал свою оставшуюся наличность, ее осталось всего 2,5 миллиона денариев. Сей благородный муж решил, что на такую ничтожную сумму не стоит жить на свете и принял яд. Римская аристократия единодушно выразила сожаление об его кончине, поскольку любила его обеды, на которых также можно было наслаждаться музыкой и пением.

О новых римлянах поэт Марциал писал:

"Все достояние их в вавилонские ткани уходит,
Долг в небреженьи лежит и расшатано доброе имя!"

История донесла до нас имя некоего Новеллия Торквата, который выпивал за раз 8 литров вина. Сам император Тиберий был удивлен, когда узнал об этом и поверил не раньше, чем лично убедился в справедливости слуха.

Римские обычаи предков (mores maiorum) становятся достоянием истории. Как писал Гораций:

"Граждане, граждане! Прежде всего
Надо деньги нажить, доблесть уж после!"

Рим стал столицей огромной империи и средоточием целого мира. Прошенные и непрошеные представители различных чужеземных верований шатались по улицам Рима, занимая праздного зрителя фантастической одеждой, непонятной речью и религиозными процессиями. Были там и жрецы Исиды в масках с собачьими мордами, и служители Матери богов - Кибелы, и поклонники персидского Митры. Фокусники, гадатели, астрологи, сторонники греческих философских учений - софисты, киники, эпикурейцы стекались в столицу империи.

Впрочем, предоставим слово свидетелю - римскому поэту Дециму Юнию Ювеналу:

"Квириты! Рим ли здесь иль Греция сама?
Да и одна ль она, ахейская чума,
Явилась тучею родного горизонта?
Из дальней Сирии, от берегов Оронта
Нам завещал изнеженный Восток
И нравы, и язык, и самый свой порок!
Кому ж теперь приютом Рим наш стал?
Со всех концов земли, от Самоса, из Тралл,
Из Алабанд сюда ворвались, словно реки,
Для козней и интриг пронырливые греки.
Забудем ли мы их? Они нам занесли
Таланты всех людей, пороки всей земли.
Грек - это все: он ритор, врач, обманщик,
Ученый и авгур, фигляр, поэт и банщик.
За деньги он готов идти на чудеса,
Скажите: "Полезай сейчас на небеса!"
Голодный, жадный грек лишь из-за корки хлеба,
Не долго думая, полезет и на небо!
Прислушайтесь к словам афинского льстеца:
Он превозносит ум ничтожного глупца,
Клянется в красоте богатого урода
И чахлым старикам у гробового входа,
Влачащим жизнь свою усталую едва,
С обидной наглостью бросает он слова:
"О, вы сильны еще! В вас вижу силы те я!
Сильны, как Геркулес, стеревший в прах Антея!"
Смотрите, наконец, как грек меняет вид:
Он собственный свой пол, природу исказит
И станет пред толпой то греческой Фаидой,
То обнаженною красавицей Доридой.
И грудью выпуклой, открытой напоказ,
И телом женщины обманет каждый глаз.
Но не Стратокл один владеет тем талантом,
Последний самый грек рожден комедиантом!
Смеяться начал ты - тем смехом заражен,
Схватившись за живот, уже хохочет он.
Ты плачешь - плачет он и корчится от муки!
Ты подошел к огню, от стужи грея руки,
Он, завернувшись в плащ, зуб на зуб не сведет.
Ты скажешь: "Жарко мне!" - грек отирает пот
И рукоплещет он, сгибаясь от поклона,
При каждой мерзости надутого патрона.
Зато, когда порой проснется в греке страсть,
Он с гнусной жадностью, как зверь, спешит напасть
На честь любой семьи - раба или вельможи,
Готовый осквернить супружеское ложе.
От грека не спасешь - отбрось надежду прочь -
Ни мать свою тогда, ни девственницу дочь!
И даже бабушку беззубую собрата
Он жертвой изберет постыдного разврата!"

Веками положение римской женщины оставалось неизменным: "Предки наши признали нужным, чтобы женщины, хотя они были и в зрелом возрасте, вследствие присущего им легкомыслия, находились под опекой, за исключением только дев-весталок, которых признали нужным оставить свободными. Так было предусмотрено законом XII таблиц" (Гай. "Институции"). Изменения шли в рамках ослабления отцовской власти, эмансипации женщин и замены брака с мужней властью на брак без мужней власти.

Когда-то Марк Катон Старший заметил: "Везде мужи управляют женами, а мы, которые управляем всеми мужами, находимся под управлением наших жен". Безусловно, Катон в свойственной ему манере, сгустил краски и его высказывание больше подходит не к Риму, а к современному западному обществу. Тем не менее, изменения в плане взаимоотношения полов были столь значительны, что английская исследовательница Рэй Тэннэхилл в книге "Секс в истории" пишет о Риме начала империи: "Римлянки и римляне испытывали одинаковые сложности в совместной жизни. Эмансипированные женщины Древнего Рима имели много общего с самым ожесточенным типом современной феминистки: властный ум, повелительные манеры и откровенное презрение к компромиссам.

Однако мужья были столь же несносны: они отличались исключительным эгоизмом, разборчивостью, склонностью к морализованию и недостатком воображения. В результате, жены и мужья были не более совместимы, чем где-либо, но, поскольку в Риме было больше целеустремленных женщин, чем в других странах древнего мира, голос их личных обид был слышнее". Справедливо! Хотя насчет недостатка воображения у римских мужчин я бы поспорил!

Равноправный брак sine manu, выросший из сожительства, вытесняет брак с мужней властью cum manu и сам, в свою очередь, вытесняется простым сожительством. Напомню, что в браке sine manu инициатором развода могла быть любая сторона. По этому поводу феминист Ленин писал: "На деле свобода развода означает не "распад" семейных связей, а, напротив, укрепление их на единственно возможных и устойчивых в цивилизованном обществе демократических основаниях". (Полн. Собр. Соч., т.25, стр.286)

Интересно, что результаты были прямо противоположны! Раньше жены не могли развестись со своими мужьями ни на каких основаниях. Теперь они могли дать мужу развод практически без оснований, что они и делали с большим энтузиазмом и возрастающей частотой.

"Ее счет идет в гору, - замечает Ювенал на рост разводов. - За пять зим она сменила восемь мужей! Напишите это на ее надгробии!"

О женщинах новой формации читаем у Марка Валерия Марциала:
"Вытрясет все, что имеешь,
За то, что не дал - опорочит!"

Женщины разводились с мужьями потому, что те надоедали им. Мужчины разводились с женами потому, что начинали замечать морщины на их лицах или из-за безнравственного, ленивого или сварливого характера римлянок. Тертуллиан уверял, что женщины в Риме выходят замуж лишь для того, чтобы потом развестись. Сенека укорял женщин за то, что они календарные годы считают не по консулам, а по мужьям.

Хотя в среде римской аристократии преобладал брак с мужней властью cum manu, эпидемия разводов не обошла стороной и ее. Цезарь официально был женат 5 раз, Марк Антоний - 4 раза, Октавиан Август - 3 раза. Прежняя римская строгость нравов уходит в прошлое. По свидетельству Светония, Цезарь на любовные утехи был падок и расточителен. Он был любовником многих знатных женщин, в том числе: Постумии, жены Сервия Сульпиция, Лоллии, жены Авла Габиния, Тертуллы, жены Марка Красса и даже Муции, жены Гнея Помпея. Были среди его любовниц и царицы, например, мавританка Эвноя, жена Богуда и египтянка Клеопатра.

На галльском триумфе солдаты по старой римской традиции распевали сатирические стихи, в том числе:

"Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника!
Деньги, занятые в Риме, проблудил он в Галлии!"

В донжуанском списке Цезаря и связь с царем Вифинии Никомедом. Долабелла порицал за это Цезаря с сенатской трибуны, называя "царской наложницей".

"Когда однажды Цезарь говорил перед сенатом в защиту Нисы, дочери Никомеда, и перечислял заслуги, оказанные ему царем, Цицерон его перебил: "Оставим это, прошу тебя: всем отлично известно, что дал тебе он и что дал ему ты!" (Гай Светоний Транквилл. "Жизнь двенадцати Цезарей"). Во время галльского триумфа, воины Цезаря, шагая за его колесницей, среди других насмешливых стихов, распевали и такие, получившие широкую известность в Риме:

"Галлов Цезарь покоряет, Никомед же - Цезаря!
Нынче Цезарь торжествует, покоривший Галлию -
Никомед не торжествует, покоривший Цезаря!"